Странно, этот могучий мужик действительно боялся, что его отравят. Почему? Мы не знали.

«Кидай», – кивнула я Белинде. И та бросила.

Конечно, поймать небольшой светлый кусочек впотьмах – та еще задача. И, естественно, я его уронила. Как раз туда, где земля влажная, клейкая. Долго отряхивала перепачканную еду, но до конца не смогла, а омыть нечем.

– Давай уже!

И я сунула сыр в рот. Долго «со вкусом» и вызывающим видом жевала.

А на зубах хрустела земля.

«Вот я ее и наелась». Как сказала бы Белинда – мы на верном пути. Хорошая новость, если бы ни Мурдаки впереди.

– Глотай.

Мужик, кажется, видел в темноте.

Я проглотила. Поморщилась, потому что жрать землю невкусно. Показала язык.

Страж, наконец, расслабился. Пробурчал хмуро, но уже не зло:

– От меня чего надо?

(Jennifer Thomas – Ascension)

Белинда

Страж сказал: надо бежать быстро. И они бежали. На пределе возможностей, в максимальном темпе, но все же, как ей казалось, слишком медленно. Под ногами камни, песок – вокруг пока тихо, лишь прозрачная темнота со всех сторон. Шумное дыхание, шорох одежды, перекатывающаяся галька под ногами; отшельник оказался добр – поставил им троим не только временный знак невидимости, но и сбрызнул чем-то едким, по запаху походящим на скипидар. Пояснил – ненадолго отобьет тварям нюх.

Всего лишь тысяча метров. Как мало, как много, как долго… Она бы бежала быстрее – тренировалась каждое утро, развивала выносливость, выдержку, умела наращивать скорость и не выдыхаться. Но девчонкам уже спринт давался трудно, а ведь миновали всего метров триста.

«Быстрее!» – хотелось орать ей, но они делали, что могли.

«Он был прав – она одна бы успела…»

Быстрее! Быстрее! Они и так неслись, как сумасшедшие, а ей казалось – ползут, как улитки.

Лин бесконечно прощупывала пространство – позади кто-то есть, позади начинается движение – пока еще далеко, но она чувствует.

Она четко уловила «их» приход, когда до противоположной стороны оврага осталось всего шагов сто. Монстры стекались с двух сторон – с противоположных концов. Учуяли! И нагоняли, как лавина, как воды бурной реки.

– Быстрее! – теперь заорала Лин вслух.

Они ощущались ей, как поганая прогорклая нефть – беспросветный быстро приближающийся ее поток. И их было слишком много! Сотни? Скорее, сотни сотен, сотни тысяч – слишком много. Даже Джон никогда не устраивал такого в Пантеоне – бессмысленно, не выжить. Но однажды он изрек: «Бывают варианты, когда нет других вариантов – только бежать и молиться».

Молиться пора было начинать. При таком количестве невозможно отбиться. Они либо успеют взобраться на камни, либо нет. «Нет» – не вариант.

– Туда! Туда! – вдруг заорала дико, когда противоположную сторону стало можно различить. Увидела, что есть место, огороженное двумя огромными булыжниками – спасительный проход. Если девчонки успеют туда, она встанет на пути черной лавины преградой, сможет хоть сколько-то ее сдерживать. Они заберутся наверх, а потом уже она сама…

Мурдаков стало слышно, как черную жижу – кипящую, рычащую, шуршащую цепкими лапами. Ближе, ближе, непозволительно близко. Если бы ни эти камни, она не смогла бы спасти ничью жизнь – вертелась бы волчком, но девчонок бы не уберегла.

– Лезьте наверх! Как можно выше! Не срываться!

Они, наверное, и сами не собирались срываться, но она вошла в режим тотального «белоглазого» воина – уже не видела и не ощущала ничего, кроме собственного тела, мечей в руках и врагов.

Меган и Тами Лин пропихнула в проход едва ли не пинком под зад, сама тут же развернулась, чтобы принять бой.

И почти сразу ощутила безнадегу – проиграет.

– Ну, уж нет!

Прорычала самой себе. Не полегла в Лесу, не поляжет и здесь.

Они навалились скопом. Зубы, пасти, рык, клацающие клыки и бешеный рев. Ее мечи вращались веером – летели черные головы – уродливые, вытянутые и безухие. Летели в сторону тонкие лапы, похожие на обтянутые тканью кости. Мурдаки выглядели, как покрытые углем ожившие скелеты – бешеные, проворные и голодные.

«Тысячи… Их тысячи!»

Она уже не чувствовала, как вращается, все на автомате. Слышала, как за спиной срываются под подошвами вниз камни – девчонки лезли наверх.

Ей бы Бойда… Но Бойда нет. А перед ней уже груда из поверженных тел. Сбоку, с другого бока, в прыжке, прямо в лицо… Твари наваливались на нее одной сплошной массой.

«Я не смогу», – думала Белинда отрешенно…

Она думала, их будет чуть меньше. Не так беспросветно. Ведь ей даже не повернуться, чтобы поставить ногу на камень. Ее ухватит сразу десяток глоток, ее моментально стянут назад, порвут.

Страж был прав…

Но она билась, потому что не умела сдаваться. Порешила еще нескольких, после еще и еще. Две руки, два меча, одна кипящая голова – цельная машина для убийства. Но даже непобедимого можно накрыть количеством.

Неужели молиться?

Нет, она еще какое-то время не устанет, только вот повернуться и взобраться наверх ей не дадут. И некому прикрыть спину.

Неужели действительно начинать молиться? Вспомнился Джон – его серо-зеленые глаза… А после далекий монастырь. И Бойд, который может никогда ее не дождаться.

«Надо было взять с собой Рим. Я бы прикрыла ее… И она прикрыла бы девчонок дальше…»

Неужели думает о смерти?

Попробовать развернуться?

Знала – не выйдет. Знала, как всегда наперед, – Сиблинг научил хорошо оценивать собственные шансы.

Камни срываются все дольше – девчонки все выше. Наверное, уже в безопасности.

Ее укусили за руку, оставили глубокую рану на плече – Лин стряхивала тварей с рыком, уже с пеной у рта.

А потом поняла: все, самой не справиться.

И, даже зная, что теряет драгоценные секунды, дотянулась до серебряного колечка в ухе, потерла его и мысленно, что было мочи, завопила: «Джо-о-о-о-н!»

Эти секунды и этот крик стоили ей еще двух ран – пока еще не смертельных. Кажется, ей вывихнули палец, дотянулись зубами до бедра. Она махала мечами, крутила, рубила, протыкала, колола…

Он не услышит… Слишком далеко. У него, наверное, ночь, другой мир…

И вдруг – отстраненная, странно спокойная внутри – поняла, что видит последние секунды своей жизни. Где-то как-то она проколется не потому что плоха, а потому что врагов слишком много. Но до этого момента она порежет все, до чего сможет дотянуться. И умирать будет, трепыхаясь. Заберет с собой всех, кого коснутся лезвия.